Его, впрочем, не произошло. Вдали появился трамвай, одновагонный. Толпа вспыхнула. Насторожилась. Все стали невзначай переходить туда, где, по их мнению, откроется дверь. Особенно шустрыми оказались девушки неопределенного вида. Они же и вбежали первыми в бедный трамвай. За ними проследовали лысые мужики - они брали массой. Уже после них вперемешку шла толпа пенсионерок и китайцев. Я стоял позади, сжимая в руках 25 рублей, двумя бумажками и тремя монетами. Совесть не позволяла мне, безбилетному, идти вперед. И тут - о, чудо! - появился вдруг по направлению к нам еще один трамвай, теперь двухвагонный. Толпа схлынула, я пошел за нею. Во втором трамвае, заходя, наблюдаю у турникета сцену. Стадо бритого молодняка пролетело в конец салона с улюлюканьем, человек пять - не меньше. Бежали они, распихивая очередь и пролезая без билета. Толкнули, видимо, своими широкими, но тупыми плечами в коже старую, сгорбленную женщину. Та выронила сумку-пакет. Пытается схватить с пола и не может. Всё это происходит быстрее, чем я тут пишу, конечно. Стоящие за ней и передо мной китайские студенты помогают ей поднять пакет, что-то с ужасным акцентом говорят что-то ободрительное, помогают войти в салон. Купив свой билет, еду, читаю Маяковского. Много думаю.
Его, впрочем, не произошло. Вдали появился трамвай, одновагонный. Толпа вспыхнула. Насторожилась. Все стали невзначай переходить туда, где, по их мнению, откроется дверь. Особенно шустрыми оказались девушки неопределенного вида. Они же и вбежали первыми в бедный трамвай. За ними проследовали лысые мужики - они брали массой. Уже после них вперемешку шла толпа пенсионерок и китайцев. Я стоял позади, сжимая в руках 25 рублей, двумя бумажками и тремя монетами. Совесть не позволяла мне, безбилетному, идти вперед. И тут - о, чудо! - появился вдруг по направлению к нам еще один трамвай, теперь двухвагонный. Толпа схлынула, я пошел за нею. Во втором трамвае, заходя, наблюдаю у турникета сцену. Стадо бритого молодняка пролетело в конец салона с улюлюканьем, человек пять - не меньше. Бежали они, распихивая очередь и пролезая без билета. Толкнули, видимо, своими широкими, но тупыми плечами в коже старую, сгорбленную женщину. Та выронила сумку-пакет. Пытается схватить с пола и не может. Всё это происходит быстрее, чем я тут пишу, конечно. Стоящие за ней и передо мной китайские студенты помогают ей поднять пакет, что-то с ужасным акцентом говорят что-то ободрительное, помогают войти в салон. Купив свой билет, еду, читаю Маяковского. Много думаю.
-
(no subject)
Но если письмо не имеет начала, и осень лишилась конца. То в лирике много чужого, что не терпит (для начала) само слово «лирика». Когда оно, это…
-
thusly
Творчество по заданным правилам есть насилие. Грамматика — фашизм для писателя, а натурализм в живописи — узаконивание немощи 99% тех самых вопиющих…
-
Хорхе
"Есть всего четыре истории", — говорил мне Хорхе дорогой. Триста шлямбурных крючьев не принесли мне удовлетворения в Серра-Торре, и теперь по…
- Post a new comment
- 42 comments
- Post a new comment
- 42 comments
-
(no subject)
Но если письмо не имеет начала, и осень лишилась конца. То в лирике много чужого, что не терпит (для начала) само слово «лирика». Когда оно, это…
-
thusly
Творчество по заданным правилам есть насилие. Грамматика — фашизм для писателя, а натурализм в живописи — узаконивание немощи 99% тех самых вопиющих…
-
Хорхе
"Есть всего четыре истории", — говорил мне Хорхе дорогой. Триста шлямбурных крючьев не принесли мне удовлетворения в Серра-Торре, и теперь по…
